За ленинградский период жизни Довлатов сменил только два адреса, и оба — на одной улице. И теперь он — высокий, с чуточку фальшивым неаполитанским акцентом — словно «гениус локи» улицы Рубинштейна: затмил остальные истории и остальных персоналий, связанных с этим уголком Петербурга-Ленинграда. И даже то, что Рубинштейна стала главной «барной» артерией города — как будто тоже его влияние.

Софья Лурье, соавтор книги «Ленинград Довлатова»:
«Он стал мемом, брендом…»

У памятника, который появился здесь к первому фестивалю «День Д», теперь начинаются экскурсии по довлатовским местам. В День Д это лишь окрестности Рубинштейна, и даже в квартиру №34, которая до сих пор остается коммунальной, заходят не каждый раз. Но окна из комнат, где жили Довлатовы, показывают обязательно — второй двор налево, третий этаж, над аркой. Квартира сейчас выглядит хуже, чем в довлатовские времена, а дворы, спасибо коммунальщикам, местами почти не изменились.

Его стихи печатали еще в школьной газете, потому что школа была подшефной для той самой типографии имени Володарского. Его рассказы опубликовали в журнале «Нью-Йоркер», так что даже Курт Воннегут признавался ему в зависти. В конце-80-х — начале 90-х он стал самым популярным и продаваемым советским писателем. При этом большую часть жизни Довлатов мучился от того, что его не печатают. А теперь весь разобран на цитаты. 

И также, как когда-то Фонтанка разливалась до этих мест, фестиваль «День Д» ежегодно разливается шире улицы Рубинштейна. Лекции, кинопоказы, открытые чтения и, конечно, музыка. Говорят, если бы Довлатов не стал писателем, он стал бы художником или музыкантом. Был бы сейчас, возможно, старшим коллегой Волкова, Чижика, Багдасаряна и Боярских. Играл бы джаз.

Владимир Волков, музыкант:
«Потому что все знают, что Довлатов любил джаз, поэтому мы хотим показать музыку, которая ему нравилась».
Ирина Чижик, автор проекта «Довлатов Jazz»:
«Плюс две вещи Шостаковича. Потому что, кроме джаза, Довлатов любил и Шостаковича».

И, конечно, «пьеса для пишущей машинки» Лероя Андерсона, которую в День Д называют не иначе как «соло на ундервуде». 

Ведь это потрясающе, как Довлатову удалось мифологизировать себя еще при жизни. Из всех писателей «бронзового века» русской литературы сейчас обычно вспоминают только два имени — Довлатов и Бродский. При этом уверены, что Довлатова знают хорошо и как будто лично, словно не замечая границы между автором и лирическим героем.