Зачем вот это? Иногда банан – это просто банан, но не в этом случае, не сегодня, когда вот эту работу Маурицио Каттелана передали Музею Гуггенхайма. Да, и музей взял. Официально – это скульптура, и она займет место в фондах.

Называется «Комедиант» – почему? Ну банан – кто-то поскользнулся, упал, и вообще сам предмет – желтый и кривой. В прошлом декабре с ним уже веселились, как могли, на ярмарке в Майами. Там выставленную впервые скульптуру трижды продали за 100 тысяч долларов.

Другой художник без спроса сорвал ее и съел. В итоге работу поспешили убрать – такого накала достигли эмоции. Возможно, именно это чувство зрителей – очень близкое к возмущению – и составляет содержание работы Каттелана.

Смысл не в том, что современное искусство – то, что искусством назвал художник, а пока он это искусством называет. Передумал и все! Чтобы вы понимали, покупателям принадлежит сертификат подлинности, а бананы берите любые, и что об этом думать.

Насколько же простым и очевидным становится все, что раньше казалось таким трудным и замысловатым, то, что с трагическим видом признавалось невыразимым словами. Великое искусство танца. В Мариинском театре наконец состоялся отложенный с весны вечер одноактных балетов Алексея Ратманского.

Хореографа, развивающего в танцевальные комбинации музыку Шенберга, Шостаковича, Скарлатти. Слова бессильны, да и пусть себе. Спасибо, что оставляете подлинность чувств.

Когда у искусства нет границ в прямом смысле этого выражения. Алексей Ратманский – в Нью-Йорке, артисты – в Петербурге на сцене Мариинского театра, но репетиции от этого менее напряженными не стали. Знаменитый хореограф не смог прилететь в Петербург ни весной, когда готовился этот вечер, ни осенью, когда он все-таки состоялся, но требовательность свою не растерял даже на расстоянии семи часовых поясов.

С примой Мариинского театра Алексей Ратманский знаком уже давно. Виктория танцевала еще в его «Коньке-Горбунке», постановка до сих пор в репертуаре театра. Сейчас она звезда «Лунного Пьеро» – балета, который Ратманский 10 лет назад поставил для Дианы Вишневой, балета с удивительной историей.

К этой партии сам Рудольф Нуреев шел 10 лет, ведь этот балет пробил брешь в стене, отделявшей классический танец от современного. Во многом благодаря произведению Арнольда Шенберга, воплотившего в вокальной партии принцип полупения, полудекламации.

В этом «Лунном Пьеро» нет ожидаемых масок комедии дель арте – танцовщики здесь будто разоблаченные венецианцы. Они вырваны из гущи карнавальных страстей, чтобы разобраться в настоящих переживаниях.

В отличие от «Лунного Пьеро» «Семь Сонат» появились на сцене Мариинского впервые, но не впервые в карьере Ратманского. Он поставил этот балет на сцене American Ballet Theatre более десяти лет назад. История его создания проста, как и все гениальное.

В сочинениях итальянского композитора XVII века Алексей Ратманский услышал диалог о смысле жизни двух высокообразованных людей XX века. Вся его хореография построена на парности. «Я скорее нащупывал танец, слушая музыку», – говорит Ратманский. В итоге фортепьянные сонаты превратились в семь разных миниатюр, в которых задействованы шесть танцовщиков. Сюжет в них действительно угадывается лишь слегка, но, как говорил Джордж Баланчин, «если на сцене есть мужчина и женщина – это уже сюжет».

DSCH – знаменитая музыкальная подпись Дмитрия Шостаковича, вытекающая из немецкого написания фамилии композитора. В нотах она звучит как  «ре-ми-бемоль-до-си», а теперь и название балета Алексея Ратманского.

Второй фортепианный концерт Шостаковича написан в 1957 году – важный исторический факт для понимания увиденного. Это время переполнено энергией пробуждения и возвращения юношеских надежд поколения, чьи родители пережили страшный 37-й. Этой энергией дышит и сам балет, поэтому при всей своей внешней непохожести на «Семь сонат» – Concerto тоже о любви, о любви к жизни. В посткоронавирусную эпоху – более чем актуальный сюжет и важная смысловая точка всего балетного вечера.