БОРИС ИГДАЛОВ, руководитель Царскосельской янтарной мастерской, художник-реставратор высшей категории:

Я много где был по миру, но вот мысль о том, что я бы вот здесь вообще хотел остаться и жил бы — нет. Нет. Я — продукт, понимаете, я – ленинградский продукт, и ничего с этим не поделаешь.

Я вообще родился на Петроградской, я просто застал то время, когда ещё по Петроградской ходили бабушки с вуальками такими на шапочках, знаете, ну такие ещё, будем говорить — дореволюционного периода люди. Только-только закончилась война, жили тяжело, и период времени был тяжёлый, но весёлый — все радовались.

Я спортом занимался когда-то очень серьёзно, но в институт поступить — пролетел, и поэтому вот я поступил в Ленинградский лицей при объединении «Русские самоцветы». Специальность «Мастер по художественной обработке камня». Камушки красивые, я их как-то сразу полюбил и собирал всю жизнь, и непростые, в работе твёрдые, трудные, технология сложная, каждый камень обрабатывается по разному — то есть надо постигать потихонечку эту профессию и учиться.

Когда я первый раз приехал сюда в Царское Село, меня позвали, дворец уже стоял, да и много чего сделано, но все равно была такая глухая провинция. Вот там, где сейчас памятник Растрелли, допустим, там стояла автобусная остановка. 71-ый автобус останавливался прямо вот здесь около дворца, и народу здесь не было никого, было красиво.

Вот первая мозаика – «Аллегория Зрение». Вот с этой как раз мозаичной картины началась вообще вся работа, но работа имеется в виду камнерезов. Не было ни оборудования, ни материала, ни инструмента, ни людей — я был один. Это была задача выполнения вот этих флорентийских мозаик, и когда я узнал на самом деле, что мне надо сделать, я в общем собрался идти писать заявление на расчёт, правда потому что та задача тоже стояла — она представлялась вообще неразрешимой.

Работа над янтарной комнатой началась вообще с науки, потому что техника эта совсем не наша. С янтарём в России, вообще в Союзе, работали очень мало, и нам помогала практически вся страна — то есть Союз мы тогда объездили, собирали камушки. Здесь практически, вот в этой мозаике, все камушки — наши отечественные, за исключением, может быть, афганского лазурита. А вот на небеса у нас камня не было, и тогда был использован нефрит. Мы ездили в Иркутск, в Забайкалье и там нашли такой кусочек интересный, большой достаточно, мы его пилили потом, точили его, чтобы он был тонкий, чтобы он просвечивал немножко, видите — у него там есть немножко красные какие-то, жёлтые оттенки? Это был такой праздник, честно говоря, для меня, как для человека, как для мастера: я приходил на работу — я радовался, мы уходили с работы поздно, приходили рано, мы тут жили практически и, конечно, мы очень гордились тем, что мы занимаемся таким красивым делом.

Была найдена в Германии флорентийская мозаика, когда мы свою мозаику «Аллегория Обоняние и Осязание» уже сделали. Я прилетел, меня привезли в этот Потсдам, мне до одного взгляда было достаточно, для того чтобы сказать — да, это мозаика из нашего интерьера. Мы попали в цвет практически, мы попали в технологию, в общем, в культуру выполнения этой работы. Этот момент был волнительный очень.

Музей огромный, большой, задач много: потом мы делали Агатовые комнаты, Лионский зал, церковь Воскресения Христова, и сегодня мы заканчиваем огромный проект — самый сложный, самый большой, это восемь исторических интерьеров Екатерины II, личное пространство. Поэтому я никаким образом не могу отключить себя от этой общей большой работы, которой мы уже занимаемся много десятилетий подряд. Я здесь живу, это мой дом, я здесь работаю, мне здесь хорошо, мне здесь нравится. Мне нравится всё, я считаю, что Царское Село — это лучший пригород Санкт-Петербурга — Ленинграда, ты погружён во всё в это, это окружает тебя каждый день. Потому что, когда мы с женой собираемся погулять, ну куда мы идём гулять? Мы идём гулять в парк.