За этим графином скрываются опала, цыганские страсти, дочерняя непокорность и братская любовь. 20-летнему вольнодумцу-Пушкину светила Сибирь, но благодаря заступничеству директора Лицея Энгельгардта ссылку заменили командировкой на юг. Окунувшись в атмосферу «Вавилона в миниатюре», как называли современники Кишинёв, поэт сочинял одно стихотворение за другим, кутил, дрался на дуэлях. Научил попугая браниться по-румынски и влюбился в красавицу-цыганку Земфиру. Об этих жарких днях на память остался рубиновый графин.
ГАЛИНА СЕДОВА, заведующая Мемориальным музеем-квартирой А. С. Пушкина, доктор филологических наук:
На одном из базаров прикупил прибор дорожный, который ему показался симпатичным. Под южным солнцем это всё сверкало невероятными цветами радуги. Прибор рубинового стекла. Там было 6 рюмок, бутылка с притёртой пробкой. Почему он дорожный? Можно было взять с собой графин, и не разливалась жидкость, потому что пробка хорошо притёрта. Так вот, говорили, что обычно в графинчик Пушкин наливал мадеру и угощал своих друзей этим замечательным напитком, который любил.
Дорожный прибор исправно служил Пушкину до того зимнего утра 1828 года, когда сестра Ольга сообщила поэту о своём тайном замужестве вопреки воле родителей. Александр Сергеевич рассердился, но, наполнив графин мадерой, вручил молодожёнам прибор в качестве свадебного подарка.
ГАЛИНА СЕДОВА, заведующая Мемориальным музеем-квартирой А. С. Пушкина, доктор филологических наук:
Но что было дальше, интересно… Пушкин отправился к родителям, всё рассказал. Сергея Львовича отливали холодной водой час или два. Он показывал, что он в полуобморочном состоянии от ужаса, что его дочь совершила такой поступок. Но, в конце концов, согласились, нужно благословить. Но сами родители не готовы были сделать этот шаг.
Отправили Пушкина с Анной Керн, передав им хлеб и образ для благословения. Возможно, эта была икона Божьей Матери «Избавление от бед страждущих», которая пришла в музей из семьи Павлищевых с легендой, что она принадлежала роду Пушкиных. Так, спустя десятилетия в квартире на Мойке оказались реликвии, в истории которых жаркая бессарабская весна переплелась с петербургским январским холодом.
