Блокбастером называют выставку в Манеже «Дейнека и Самохвалов». Масштабная экспозиция двух корифеев сбивает многолетнюю накипь с понятия соцреализм. И в ее мощном и модном русле легче проходит переосмысление стереотипного однообразия. Как правило, фокус заключался в том, чтобы подвести под манеру нужную базу.
В Строгановском дворце выставка Александра Тышлера «Театр в станковых картинах» прекрасный тому пример. Художник заработавший репутацию театрального, мог позволить себе забрать его метафоричность и экспрессию, и даже абсурд в свои холсты. В конце концов, если ты рисуешь театр — это ведь тоже реализм? Но совсем другое дело скульптуры, созданные из веток, собранных художником в лесу. Казалось бы что может быть реалистичнее? Их считали эксцентрикой, неподходящей для профессионала. Парадоксы восприятия искусства недавнего прошлого изучала Анна Орловская.
На-стро-е-ни-е. Работы Александра Тышлера постигаешь медленно, словно читаешь книгу по слогам. Что скрыто в этих картинах? Политическая ирония? Личное откровение? Простое чудачество? Те же вопросы задавала и советская общественность. Сам художник вспоминал, как возле его работ собирались толпы критиков и ругались, кричали, называя его мистиком, сумасшедшим, даже контрреволюционером, разгадывая причудливые сюжеты. А Тышлер играл на их чувствах как истинный театрал — сцене он посвятил большую часть своей жизни, разрабатывал постановки в театрах Ленинграда, Москвы и Минска.
НАТАЛЬЯ СОЛОМАТИНА, заведующая сектором рисунка XVIII — начала XX веков Государственного Русского музея: «Один из любимых драматургов Тышлера был Шекспир. И вообще, если говорить о специфике Тышлера, он очень любил сложные конструкции, которые трансформировались таким образом, что создавали и интерьер, и экстерьер. Это могла быть идея ткани, фактуры».
Мистицизм Тышлера вкупе с обращением к народным формам театра, покорили таких корифеев сцены как Всеволод Мейерхольд, Николай Черкасов и Юрий Завадский. В звонкой цветной напряженности, легкой грубости прорисовки прослеживается некая детскость. Художник и правда в каждой работе проживает свои впечатления юности.
АННА ОРЛОВСКАЯ, корреспондент: «Однажды Тышлер увидел бочаров, которые носили на головах тяжелые бочки. Позднее он подумал: если можно нести на голове бочку, то почему нельзя праздничный пирог, корабль, бокалы с шампанским, да и вообще все?»
И тогда на свет появилась целая серия подобных портретов. Для художника вообще характерна цикличность, он год за годом мог прорабатывать одну и ту же тему в поиске нового дыхания. Это особенно заметно в работах, обагренных заревом гражданской войны. То горестных, то просветительских, часто в жанре станкового искусства, построенного по принципам сцены. Как, например в работе «Агитпоезд номер 1».
НАТАЛЬЯ СОЛОМАТИНА, заведующая сектором рисунка XVIII — начала XX веков Государственного Русского музея: «С одной стороны, это конкретный эпизод его биографии, он занимался оформлением агитпоездов, с другой стороны, это рефрен гражданской войны, которая его очень будоражит. В этих листах, связанных с гражданской войной, события простые и очевидные, здесь разыгрывались сценки, которые показывались солдатам красной армии в качестве агитационного материала».
Сегодня Тышлер воспринимается как художник невероятно цельный, не принадлежащий ни к одному известному искусству направлению. Он создатель нового, гармоничного в своей угловатости мироздания. А потому к нему стоит присмотреться особенно, тем более, что в Строгановском дворце лирические работы художника оказались впервые.
АННА ОРЛОВСКАЯ, корреспондент: «Анна Ахматова говорила, что знает только двух художников, истинно понимающих поэзию: это Модильяни и Тышлер. Последний не только творил как поэт, но наделял всю свою жизнь образами и метафорами. А холст послужил проводником в его собственный полусказочный-полутеатральный мир».
