Владимир Владимирович Маяковский писал, что у социализма два врага — мещанство и бюрократизация власти. Как в воду смотрел, но после гибели социализма, враги почему то остались. Выяснилось, что они вечное препятствие на пути любой жизни, заслуживающей называться человеческой.
Наверное, в этом смысле в Александринском театре вновь обратились к пьесе «Баня». «Учитесь у величайших гениев проклятого прошлого». Маяковский и Мейерхольд были трибунами революции, а сатира — последнее прибежище идеалистов. Похоже, что режиссер Николай Рощин думает также. Во всяком случае, в последние годы в его высказываниях о месте, возможностях и будущем театра все больше скепсиса.
«Сирано» и «Дети у власти» все о том же. На репетициях «Бани» режиссер выглядит красиво. Что можно сказать современникам по существу? Сделайте мне красиво. Вы должны мне ласкать ухо, а не будоражить. В театр для удовольствий ходят, а не по делу. Александра Мымрина пришла — по делу.
В зале не гаснет свет. Взмыленный режиссер извиняется, спектакль задерживается, ждем важную делегацию. Те, кто решают «планетарные дела», как известно, могут опаздывать насколько угодно.
Вот так начинается «Баня» на исторической сцене Александринского театра. Если говорить на языке пьесы Маяковского, то в социалистическом соревновании с самим собой главреж Александринки выдает уже второй спектакль по революционному произведению. Прошлый в год столетия революции выпустили на Новой сцене. С переездом изменился масштаб постановки. Но не текст Маяковского, он почти не тронут. Владимир Владимирович из мира литературы и так злободневен и остер по отношению к современности.
НИКОЛАЙ РОЩИН, главный режиссер Александринского театра: «Я бы не сказал, что это перенос. Я бы назвал второй редакцией и даже новым спектаклем. «Баня», мы ее попробовали в том пространстве, которое гораздо меньше большой академической сцены. Но это произведение стремится и больше получает выражения, когда это большой и масштабный спектакль. Маяковский все-таки грандиозен, и его язык требует другого пространства, не камерного. За масштабом тянется и всё остальное, и смысловые какие-то акценты. И актерское существование. Мне кажется, эта фактура пьесы, авангардная, когда играется в таком роскошном, фантастическом зале начинается хороший диссонанс и наглядный протест между классикой и чем-то новым».
Мейерхольд, заказавший эту пьесу Маяковскому, сравнивал результат с произведениями Гоголя и Мольера. Тот же гротеск, абсурд и, неожиданно, обаяние. И в изобретателе Чудакове, создающим машину времени, чтобы улететь в совсем уж светлое коммунистическое будущее. И в портретисте Бельведонском, для которого обувь начальства так блестит, усилие нужно, чтоб не лизнуть. И во всех чиновниках, что увидели, как советская власть идет так и присоединились. И это обаяние, дипломатично отмечает Рощин, пьесу перенести в наши дни не дает.
НИКОЛАЙ РОЩИН, главный режиссер Александринского театра: «Потому что современные чиновники гораздо страшнее, чем те, которых изображает Маяковский. Они могут показаться нам душевными и обаятельными людьми. Уровень цинизма совсем другой. У Маяковского они выписаны более человеческими, мы понимаем, что-то в них есть. В экстремальной ситуации они проявляются комическим, сатирическим образом».
ИГОРЬ ВОЛКОВ, народный артист России: «Чиновник, меняются строи — неважно, царский, коммунистический. Чиновник — он вечен. Маяковский пишет о чиновниках другого формата, социального строя, но суть не меняется. И сегодня эти же чиновники, не говорю все, но многие, они преувеличивают значимость свою. Вот мой персонаж Победоносиков так считает, у него фраза есть — пусть попробуют без меня, «пусть плывут без руля и ветрил, куда приплывут» — никуда, ему так кажется. Может, и правда, мы же не знаем, не пробовали. Всю жизнь с чиновниками».
Не суйтесь с мелочами, «государство крупными вещами интересуется». Прогнившим Западом, к примеру, тянущим щупальцы мирового империализма. Это все написано в 30-м Маяковским — риторика на зависть некоторым современникам. Как и мечты сценического режиссёра, что вот зрители его спектакль «посмотрят и взбудоражатся, посмотрят и разоблачат», но это вряд ли. Зачем только в начале четвертую стену рушили, мы хотим быть бездейственными зрителями, не надо из нас действующих лиц делать.
