ЮЛИЯ КУПИНА директор Российского этнографического музея, кандидат исторических наук:

Для меня Петербург — это, конечно, дом, но дом как бы с разными комнатами. Они могут быть Дворцом пионеров и какими-то качелями во дворе, этой кухней моих друзей, где можно долго и вдумчиво разговаривать, поджав ноги на диван.

Но особое место в этом занимает, конечно, Менделеевская линия. Это целая вселенная моей жизни: Двенадцать коллегий с их уникальными видами из окна на Адмиралтейскую набережную, исторический факультет и это здание Академии наук, в музее которой я проработала около 30 лет, это такое сердце и интеллектуальная душа города, более того, это просто очень красивое место — не только Санкт-Петербурга, но я думаю, что и мира.

Человек в 16-17 лет всё равно идёт интуитивно, он идёт за атмосферой, за лидерами, которые есть вокруг него. В старших классах я занималась в археологическом кружке Ленинградского Дворца пионеров, и вот так вдохновленная археологией я пришла после школы на кафедру археологии, где сидели такие ребята уже после армии, после десятка экспедиций, а у меня были две такие беленькие косички – меня не взяли.

На кафедре этнографии со мной так поговорили, и хотя я не могла толком ответить может быть ни на один вопрос, мне стало безумно интересно.

Моё первое воспоминание об Этнографическом музее ещё школьное. Я не помню мраморный зал, я не помню экспозиции, но я помню огромное количество цветов, вышивки и я их рисовала. Поэтому Этнографический музей для меня — это цветы, это буквально сад какой-то красок и взрыв традиций. Пока я работала в Кунсткамере, мы делали очень много совместных выставок и публикаций, но прийти сюда работать директором — это совсем другое. Это же здание уникальное. Это одно из первых музейных зданий России. Я просто с замиранием смотрю на эти хрустальные потолки, мраморные колонны, горельефы, богатейшие экспозиции и думаю «боже мой!». Быть директором в таком музее — это огромное удовольствие, вдохновение, большая честь и очень тяжёлый труд.

Вот это впечатление, что культура умирает, и уже ничего не осталось – оно существует в этнографии, в общественном сознании с середины XIX века. Не обязательно оказаться на шаманском камлании, на свадьбе или при сборе и разборе чума, чтобы заниматься этнографией. Этнографическим объектом является и всё то, что нас окружает, это наша повседневность. И это безумно прикладная наука! Потому что, создавая государство и строя государство, нужно было понимать, кто его населяет. Ну, вот мы до сих пор и разбираемся.

Мы себя ощущаем, как некий туристический хаб, потому что люди через Петербург едут на Северо-Запад и на Кавказ, и в Центральную Азию. Люди, которые относятся к внутреннему туризму как интеллектуальному туризму — они всё время приходят сюда, чтобы что-то узнать, уточнить и подготовиться, либо, скучая, как бы ещё раз погрузиться в эту атмосферу. То есть огромное развитие внутреннего туризма в стране оно делает нас более востребованным.

Мне бы очень хотелось показать что это современный музей. И то, что наш музей называют «наш этнографический» – это такое признание музея. Конечно, это очень приятно.