Порой новые грани авторы открывают сами в себе – просто меняя привычные форму или жанр, например в литературе. Хотя много сказано о том, какие писатели получаются из драматургов, или, скажем из поэтов – результат всякий раз непредсказуем. Вот свежий пример. Наша петербургская поэтесса Алла Горбунова выпустила сборник рассказов — «Конец света, моя любовь». И хотя это ее второй прозаический опыт, некоторые критики уже поспешили назвать его самой важной книгой года.

В общих чертах, повествование объединено лирической героиней – образ которой мерцает между вполне узнаваемым лицом современницы и гротескной мистической маской. Сама же линия переживаемых ей обстоятельств. Аркадий Аверченко называл этот жанр «звоны женского сердца». Все эти вечные темы — детство и созревание, семья и любовь – знакомые картины реальности, за той лишь разницей, что эти тенистые аллеи здесь глядятся в омут магического реализма, и от увиденного бледнеет документальная публицистика. Школьная метода рекомендует выяснить, что же хотел сказать автор. Все вопросы — задавал Павел Богданов.

— Повод для нашей встречи — книга «Конец света, моя любовь». Многие называют ее литературным открытием года. Вы сказали, что многое из сюжета происходит в этих местах. Отсюда вопрос: в вашей молодости точки пересечения с этой героиней есть?»

— Есть точки пересечения, есть. Например, там довольно много говорится о детстве героини, которое проходит на природе Карельского перешейка, на даче. И вот эта дача, собственно, она. Здесь прошло и моё детство. В этой прозе можно увидеть любовь героини к этой природе, к этим северным озёрам. Но это не единственное пересечение, конечно.

— Героиня переходного возраста. У нее ведь неустроенная жизнь: учится она в ПТУ, друзья у нее какие-то маргинальные. А она-то счастлива в этом окружении?

— Счастье такая вещь, которое в небольшой степени зависит от окружения. Это счастье, которое связано с детством, с ожиданием, с каким- то состоянием души, с какой-то открытостью миру, с какой-то невинностью, с желанием любить, с готовностью идти на какой-то предельный опыт даже ценой какого-то саморазрушения в некоторых аспектах. Хотя и риска, и боли там много. Это трудное взросление, конечно.

— Вы лауреат литературной премии Андрея Белого, одной из самых престижных премий, а для человека, который занимается литературным творчеством, это важно?

— У меня было две премии в жизни, и между ними большое расстояние, в 15 лет. И тогда в 20 лет я это перенесла нормально. А сейчас я была рада, но при этом, когда происходят вещи, связанные с признаниями, начинается тревога, не умею я это легко переносить. Для меня тема признания связана с темой смерти, поднимаются глубинные архетипические штуки. Сложноустроенные впечатления. В целом, поэту полезнее, когда он недооценен, чем когда он переоценен. Чтобы не было какой-то остановки, чтобы был всегда голод какой-то, что ты один на один с творчеством, с тем, что ты пишешь. Что в это не вмешиваются внешние вещи, что ты выдерживаешь какую-то предельную планку, какую-то безоглядность, и ни о чём постороннем можешь не думать. У меня не было такого опыта, чтобы я могла сказать, что мне творчество принесло какой-то уровень жизненного комфорта. Чего только не было. Я работала натурщицей в художественном училище, преподавателем философии, секретарем в гуманитарном журнале, личным секретарём у учёного. А творчество было нишей, глотком ворованного воздуха, нишей свободы, которой не найти в других вещах. Все детерминировано. Человек повязан одним, вторым, пятым, десятым. А вот здесь ты входишь в это пространство, и ты свободен.

— Пишут, к вопросу о признании и непризнании, о вас: «Ошарашивающе разнообразная, и при этом безупречно целая, обнажено искренняя и при этом причудливо изобретательная, наивная и мудрая, пугающая и уютная. Книга Аллы Горбуновой ускользает от любых однозначных эпитетов». Вот из этого смыслового ряда, чтобы вы выделили, говоря о себе?

— Ой, а можно посмотреть? Эти слова из рецензии замечательной Галины Юзефович. Лично для меня важны две вещи: про разнообразие и целостность. Для меня важно, чтобы книга была очень разной, но целое некое из неё получалось. И про наивную и мудрую. Я люблю такие вещи, такую мудрость с простотой, с детскостью. Мне гораздо больше нравится, когда говорят «мудрая», чем когда говорят «интеллектуальная».