Начнем с необъятного. Сам Русский музей признает всеобъемлющий характер выставки «В зеркале судьбы. Русский исторический портрет». Оговаривая, впрочем, важную особенность: практически все её герои, персонажи и создатели, за редким исключением — исторически точно установленные люди.
Это уверение мне кажется немного излишним. Оно склоняет нас к бытующим мнениям о том, что портрет — это живопись, которая исполняла роль фотографии, когда фотографию ещё не придумали. С одной стороны, да, мы до сих пор сетуем на судьбу: проживи Пушкин ещё несколько лет — у нас была бы его фотография, что положило бы конец сложным дискуссиям вокруг его современных изображений, от которых требуют «портретного сходства». Похож — не похож. Само это понятие — парадокс.
Скажем, ваши друзья молниеносно узнают вас на хорошей карикатуре и, наоборот, — на общей фотографии сначала долго будут искать, а потом обидно недоумевать: «Этот? Да брось ты!»
Человеческое восприятие таково, что на фото мы всегда видим момент: здесь и сейчас, а портрет — существует вне времени, в нём — вся история героя и даже пророчества судьбы. И передает это… черты, подчас не имевшие документального подтверждения: героям подрисовывают костюмы, ордена, водружают на лошадей, глаз — побольше, волос — погуще, да и в целом тела…
Для своих заказчиков Ван Дэйк, например, предпочитал списывать фигуры с гармонично сложенных натурщиков. Такими они и запомнились. Другими словами, что, а вернее, кого мы должны увидеть на портретах — всех этих документально известных людей — и как большое таинство живописи. В него погрузилась Татьяна Павлычева.
