ЮРИЙ ЗИНЧУК, ведущий программы «Пульс города»:
«В годы Великой Отечественной войны блокадный Ленинград стал первым советским городом, где провели пленных немцев. Это произошло летом 1942 года на главной городской магистрали – проспекте 25-го Октября, сегодня это Невский проспект. В сопровождении конвоя первая за все время войны колонна побежденных фашистских захватчиков шла медленным шагом, в полной тишине. Их немного, почти все с перебинтованными руками и ногами. Вели немцев по той стороне проспекта, которую ленинградцы знают как наиболее опасную при артобстреле. Так впервые люди, потерявшие своих родных во время голода и бомбежек, увидели тех, кто был повинен в этом. В тот момент не все справились с эмоциями: на этих кадрах мы видим женщину, которая сначала кричит что-то оскорбительное пленным немцам, а затем плюёт в их сторону. И понять эту женщину можно. Ведь именно женщины и дети были самыми беззащитными в этом ужасе войны. Но именно на их плечи и легло самое тяжёлое бремя. И это не только работа в тылу и на фронте. Это ещё и забота о детях, и оглушающее горе после получения похоронок с фронта. А они ведь женщины, но они должны были справиться со всем этим горем. И они справлялись. Есть такая известная фраза: «У войны не женское лицо». Не будем спорить. Да, действительно у войны не женское лицо. Но Победа – это слово женского рода. Причём во всех смыслах. Наталья Медведева продолжит тему». 

НАТАЛЬЯ МЕДВЕДЕВА, корреспондент:
«Пискарёвское мемориальное кладбище. Самое большое в мире братское захоронение. На граните у подножия памятника – Мать-Родина, знаменитые строки Ольги Берггольц. Её голос звучал по радио всю блокаду. Вселял в ленинградцев мужество и веру в победу. Война отбирала всё: дома, близких, надежду. Самыми беззащитными в тех тяжелейших условиях были женщины и дети. Они брали на себя непосильную ношу. Их голоса сохранились в дневниках, письмах. Кто они, эти женщины и дети? Что помогало им выжить?»

С первых дней Великой Отечественной войны почти полмиллиона женщин ушли на фронт. Они сражались наравне с мужчинами. Но не меньший подвиг совершили те, кто остался в тылу.

В 1941 году в блокадном Ленинграде было около миллиона женщин. Они тушили зажигательные бомбы, разбирали завалы после обстрелов, спасали раненых, ремонтировали танки и стояли у станков по 12 часов в сутки.

Это запись  разговора корреспондента с работницей военного завода – Женей Никитиной. Перед отправкой на фронт она проверяет только что собранные автоматы. В цехах трудились женщины со стальным характером и железной волей. Они знали, что защищают свой рубеж как и солдаты на фронте. Так что же давало им силы?

Тамаре Романовне Грачевой было 12 лет, когда началась война. Вместе с матерью она собирала трупы на улицах, тушила на крышах домов зажигательные бомбы. В начале зимы 42-го мама пошла за яичным порошком и не вернулась. В полуразрушенной ленинградской коммуналке без тепла, света и воды девочка осталась одна.

Она пошла за хлебом. Один кусок выхватил голодный подросток. Остальные карточки потеряла. Отправилась домой умирать. Чудом нашла в себе силы дойти до исполкома. Там попала в команду подростков по восстановлению телефонных сетей. Стала монтёром-спайщиком. Под обстрелами восстанавливала линии связи, подземные кабели. Однажды поехала чинить телефон в детский дом и осталась сопровождать детей в эвакуацию. Этот день ей снится до сих пор.

Единственный путь, по которому можно было вывезти детей в блокаду, – Ладожское озеро. В тот день баржа пошла на дно. А вместе с ней все, кто был на борту. Никого из детей не осталось в живых. Вот их игрушки в Музее обороны и блокады Ленинграда.

На хрупкие женские плечи легли сверхурочные смены на заводах, в госпиталях, дежурства на крышах во время налётов, разбор завалов после обстрелов. И, конечно же, дети. Их нужно было кормить, спасать от холода, от отчаяния, от смерти.

Ленинградский педиатрический институт значился на немецких картах как объект номер 708. И подлежал уничтожению.

Институт обстреливали по 12 раз в сутки. Несмотря на это, здесь вели занятия для студентов. Работала женская консультация, больница, роддом.

Воспоминания Ю.А. Менделевой, первого ректора Ленинградского педиатрического медицинского института:
«Наши дети дистрофии не знали, у нас было и больничное питание, и витамины круглый год. Как только наступало затишье между обстрелами и воздушными тревогами, мы систематически выводили маленьких пациентов в парк. Создавая в Институте такие благоприятные условия, мы, тем самым, били по фашизму…»

Во время блокады, когда у женщин не было молока, врачи и лаборанты института разработали 18 рецептов детских смесей. На основе сои и витаминной муки из хвои. Они спасли сотни младенцев от голодной смерти.

Врачи и медсёстры не знали отдыха. Принимали раненых, проводили операции. В институте за годы войны пролечили тысячи маленьких ленинградцев.

НАТАЛЬЯ МЕДВЕДЕВА, корреспондент:
«Бомбоубежище педиатрического института. Здесь с ноября 1941-го по май 1942-го жили и лечились дети. Они не выходили на улицу 175 дней. Не было отопления, света. По периметру стояли кроватки. Где-то в углу буржуйка. Здесь температура зимой не выше 15 градусов».

За все время блокады и непрерывных обстрелов ни один пациент не пострадал. Это была их борьба. Здесь, в тылу, держаться, безусловно, помогал высочайший профессионализм. А ещё забота о детях. И любовь. Она становилась щитом от голода, холода и смерти.

«Я мысленно хотела, чтобы смерть пришла вместе с детьми, так как боялась, если, например, меня убьют на улице, дети будут дико плакать, звать: «Мама, мама», а потом умрут от голода в холодной комнате», – воспоминания Лидии Охапкиной. Это её  дети – Толя и Ниночка. Когда в доме не оставалось ни крошки, она продолжала бороться за их жизнь. Даже мысли не допускала, что имеет право выбирать, кого из детей спасти, кем пожертвовать. Хотя понимала: сил может не хватить. Если она погибнет, не выживут и дети.

Женщины не просто выживали – они сражались за жизнь своих детей. Материнская любовь была сильнее страха, сильнее логики, сильнее самой смерти.

22 июня 1941 года. В тот день вся семья Ирены Адамовны, ей было всего 7 лет, собрались за этим самым столом. По радио сообщили – началась война. Тетя уехала в Кингисепп копать окопы, дядя на завод, мама – тушить фугасные бомбы. Ирена осталась с бабушкой. В бомбоубежище не ходили, оставались дома. Все вещи в квартире – свидетели страшных военных дней: стол, стул, шкаф, пианино, даже зеркало. На шкафу всё та же драпировка.

Идена Адамовна  чудом осталась жива. Как эта хрустальная рюмка в буфете. Она сохранилась с блокады. Когда начиналась бомбежка, весь дом сотрясался. Бабушка молилась. Гул снарядов. Взрывы. И Рюмки стучал друг об друга. Она никогда не забудет этот звук.

Она вспоминает, как с мамой ходила за водой. Как малиновый закат играл на белоснежных сугробах. Дома она рисовала все это замерзшей краской. Вся ее жизнь – творчество. В будущем она станет профессором Академии Штиглица. А тогда Искусство спасало её в тяжелейшие дни войны.

Дети иногда даже не осознавали, как им тяжело. Женщины пытались выжить. Они не думали о собственной слабости. Они были столпами, на которых держались целые семьи, целые города.

Елена  Крапивина: «Разбудил стук в дверь и крик: «Эй, бабы, на работу!»… Мы вышли в кромешную сырую мартовскую тьму. … Мы пришли на наш участок и приступили к работе – скалыванию полуметрового льда, покрывавшего торфяной слой… Продолжая беспомощно долбить лед, я думала только – скорее бы кончилась смена, скорее бы пойти в столовую, где хоть и не утолишь волчий голод, зато немного согреешься…»

Зима 41-го. Ленинград замерзал. Чтобы в городе не остановились заводы, больницы и хоть как-то грелись квартиры, нужен был торф и дрова.

Всеволожский и Парголовский районы называли блокадной кочегаркой. Сюда, на торфоразработки, были направлены около 3-х тысяч рабочих и служащих. В основном – женщины и подростки. Их называли «торфушки».

Поселок Торфяное. Людмила Царева родилась уже после войны. Вспоминает, как здесь в блокаду работала и выживала её мать – Ольга Ивановна Белоусова.

Минус тридцать, полуметровый лёд. Рабочий день по 12 часов. Женщины добывали до двухсот вагонов торфа и дров в сутки. На дрезинах вывозили и торф и тела.

НАТАЛЬЯ МЕДВЕДЕВА, корреспондент:
«Братское захоронение в садоводстве «Климовец». В годы войны здесь было торфяное болото. Сюда свозили тех, чьи жизни унесли холод, голод и изнурительный труд по добыче торфа».

На своих постах во время войны работали все. Женщины из строительных отрядов, не щадя сил, возводили оборонительные сооружения. ДОТ под кодовым названием «Ижора». Его построили за две недели. Женскими руками.

Линия фронта проходила в 10 км. Этот ДОТ не воевал. Но его постоянно обстреливали. Только во время строительства погибло 110 человек.

Сегодня это мемориальный комплекс. Участок оборонительного рубежа «Ижора». Во время раскопок здесь нашли туфли и флакончик духов. Неизвестно, кто их хозяйка. И почему она их здесь оставила. На фоне железа и бетона такие хрупкие, уязвимые вещи. Настоящие артефакты – это не просто следы человека. Это следы того, что даже в условиях войны, даже среди разрушений и страха, женщины продолжали быть женщинами.

Сюда приходят дети из соседних школ. Возлагают цветы. Вот что они знают о женщинах и детях на войне.

И это так важно – запомнить каждую деталь, сохранить память. Пока еще есть, что сохранять. Два года назад мы были в гостях у блокадной учительниц – Надежды Васильевны Строгановой. Её уже нет в живых. Когда началась блокада, она в свои 20 лет осталась в школе за старшую. Колода дрова, чтобы натопить классы, учила детей в бомбоубежищах. До конца жизни у неё перед глазами были те страшные военные дни.

Женщины и дети. Самые хрупкие и беззащитные в условиях войны. Что помогало им выживать? Ленинград, в котором мёрзли их дети. Фронт, где гибли их мужья. И вера, что они держат свой рубеж. Послушайте. Это Запись с крыши Ленинградского дома радио. В день, когда город освободили от блокады. Обратите внимание, сколько здесь женских голосов.

Это голоса тех, кто пережил блокаду. Кто выстоял под тяжестью страха и боли. Это звуки стойкости, любви и веры. Голоса тех, кто был не просто свидетелем войны, но и её частью.