АЛЕКСАНДР БОРОВСКИЙ, заведующий отделом новейших течений Государственного Русского музея, кандидат искусствоведения, заслуженный деятель искусств, член-корреспондент Российской Академии художеств:

Когда я был маленьким, мама меня водила в Русский музей, и там, посмотрев всё, что надо, в переходе открывала, когда никого рядом не было, портьеру — я видел круп коня, и она говорила «ты знаешь памятник Петру, Николаю. А это памятник Александру III. — А почему он стоит во дворе? И она говорила — вырастешь, Саша, узнаешь» некрасовскими словами. Действительно, этот памятник удивительной судьбы, памятник сразу вызвал и гнев, и любовь, и всё на свете. Потому что… ну традиция императорского памятника — такой солидный, конный, величественный — как памятник Николаю I, а здесь такой коняга мощный, который непонятно то ли он тормозит Россию, то ли готовится скакануть через эту пропасть. Розанов назвал это «заминкой».

Первое, наверное, впечатление такое архитектурное и вообще живое от моего дома, где я родился — Измайловский, 11. В быту назывался «генеральский дом» с колоннадой мощной, дом особняком. Генералы, с которыми мы здоровались вежливо, бабушкиной старой военной семьи, там ещё с петровских времён. И я был воспитан первые годы в таком ключе – меня интересовала история, книги всякие Леонтия Раковского «Генералиссимус Суворов», а потом уже чуть постарше меня водили в Эрмитаж, и больше всего, конечно, любил рыцарский зал: все эти кони, латы, шпоры, мушкетоны, сабли — это было, господи, какие Рембрандты, какие фламандцы, вот это было безумно интересно!

Отец был художник. Мама занималась музыкой, была редактором Филармонии и люди были абсолютно прогрессические, богемные. Вообще даже смешное сочетание, потому что отец из совершенно нищей пролетарской среды — Подлосинки под Москвой, и при этом он был тончайший иллюстратор Тургенева, великолепно знал быт. Мама — дама такая была до конца, вот она была моделью. Папа потому что тургеневских барышень рисовал, как бы образ её был, манеры, постановка шеи. Но вот эти вот два места: дом — книги — домашняя история, рыцарский зал и Музей Суворова, конечно, мне были важны. А потом уже нахлынуло творческое начало — Дворец пионеров, клуб «Дерзание», где почти все мальчики творческие прошли в своё время, кто-то пошёл в поэты — Коля Голь, Григорьев, Лурье Лёва там был, а я вот пошёл в другую сторону, художественную, Академии художеств — институт назвали Академией, и как то пошло- поехало в эту сторону. Куда мне ещё идти, я с детства в этом плавал.

Такой фон очень важный — сначала было декоративное искусство, где меня забросили художественным руководителем. Я ничего не понимал в керамике, в текстиле, ни в чём — а там был огромный тогда в позднем Советском союзе, вот эти комбинаты зарабатывали огромный деньги — фрески, огромные гобелены для какого-нибудь Урюпинского дома культуры, атомоходы мы оформляли налево и направо. Масса историй, я потом их записал, какие-то даже вошли в мои сборники рассказов. Я подружился прям со всеми художниками, со многими дружу до сих пор, тоже было интересно.

Я потом ездил с лекциями. И поэтому видел всю страну — Сибирь, Урал. Я вот эту сторону жизни как увидел. А потом Русский музей. Главный период, когда мы поняли, что такое современное искусство и стали им заниматься.

В 90 годы мы получили три новых дворца, и вот этот дворец, как хорошо сохранившийся, мы решили соединить с этой идеей — проектом Людвига, и создался проект «Музей Людвига в Русском музее». В те годы в Россию часто наезжал Петер Людвиг — это такой мега -коллекционер, шоколадный король и он хотел дарить, открывать музеи, и, действительно получилась великолепная коллекция — от Пикассо до Джеффа Кунса, вот этот поздний модернизм и вплоть до первых пост-модернистских вещей. Такого в России нет, нам это очень важно, потому что в таком современном городе нужна коллекция современного искусства.

Искусство современное требует некого пояснения, и человеку нужно определённой пройти путь, чтобы полноценно с ним общаться. И вот наша задача объяснять, писать и так далее, потому что легко сказать «не понимаю». А почему не понимает? Почему другие понимают, почему все понимают, а вот этот человек не понимает? Почему дети понимают? Это большая детская программа, и ни один ребёнок не сказал мне «это плохо, я не хочу на это смотреть», наоборот, дети легче вовлекаются в современное искусство, потому что есть ощущение, что искусство — это живой процесс, и ты в него вовлечён, и если сейчас посмотрим на эту вещь Микеланджело Пистолетто – замечательного художника второй половины ХХ века, он работал на стекле в основном, и каждый зритель отражается в этой работе. Очень важно видеть себя в искусстве, свое отражение в искусстве.