НИКИТА ЯВЕЙН, заслуженный архитектор России:

Был открыт всегда этот садик, и мы вот по кругу проходили вокруг Смольного, и отец очень много мне рассказывал, что архитектура вот как она вся делается. И вот для него силуэт этот был и как он смотрится по кругу —  очень важен здесь. С одной стороны, такое ну, достаточно разнузданная барокко, которое не знает границы и вообще не знает правил, и вместе с тем есть строгость имперского стиля, есть яростность очень чёткая —  вот как это совместить одно с другим разнузданной с аккуратными формами поведения таким, но это абсолютный секрет.

Я могу сказать, что у меня почти не было выбора профессии, поскольку отец сразу решил, что тут всё ясно. И в 4 года меня спросили кем я хочу быть. Я сказал, что на букву «И», все гадали-гадали я гордо встал и сказал — архитектором.

Здесь я родился в 54-м году, уже довольно давно. Это был кабинет моего отца, он здесь работал. Я некоторое время вот здесь жил тоже, вот здесь спал. Вот очень боялся вот эту картинку —  мне казалось, что это страшный какой-то дядька, который меня там преследует. И была возможность выбирать диплом —  я выбрал тогда Ладожский вокзал, и вот эта картинка, она, в общем очень, если кто Ладожский вокзал вспомнит — это конкурсный проект Ивана Фомина, это подлинная гравюра один из первых оттисков, подаренное лично отцу. На самом деле найти похожести можно.

Отец сыграл огромную роль, и в плане профессии я тоже, в общем, «папенькин сынок». Он всегда выбирал для любого действия какой-то вид петербургский, лёгкий экзамен —  кто что построил, какая стилистика, то да сё. Он говорил, что это вот бело-синий цвет раскраски —  это все придумано в 50-е, и всё барокко красили в бело-синий. А на самом деле это всё были нежненькие розовенькие цвета. И он даже сам не знает хорошо ли это было или сейчас лучше.

Когда мы впервые Строгановский перекрасили в подлинный цвет —  это вызвало волну возмущения профессиональной общественности, но я очень горжусь этим. И также Михайловский — то же самое мы перекрасили в истинный цвет абсолютно — могу так сказать: он был таким, а не какой ни малиновый, никакой там перчатки любовницы Павла. Это всё городские анекдоты: они прекрасные, но, увы, к реальности они как правило никакого отношения не имеют.

От архитекторов очень много произошло. Это люди, которые реально, ну, —  в идеале должны формировать всю материальную культуру этого мира. Архитектор реализует мечты других, реализует их внутренние желания и распознаёт, он должен считывать какие-то культурные коды и места, и деятельности и так далее. Вот Архитектор —  такой с большой буквы, а вот — не знаю, но я вот таким себя чувствую. В какой мере у меня это получается — это уже другой вопрос, но много что-то получается, что-то не очень.

Петербург для меня — это не только профессия, это не только профессиональная этика и профессиональное вообще сознание петербургское —  а тут очень много составляющих, но для меня это некий образ жизни. Первая ассоциация, когда называется фамилия или, когда называется организация, или даже когда другие архитекторы от нас называются уже достаточно известные — тут же второе слово возникает «Петербург». Вот петербургская архитектура пришла и так далее, и дальше там кому-то нравится, кому-то уже меньше нравится, там еще что-то, но это клеймо уже на всю жизнь и уже его не вытравить никогда.