Юрий Зинчук, ведущий: «На этой неделе в Комитете по охране памятников прошло заседание рабочей группы, на котором обсудили ход реконструкции Русского музея. Мы очень много и подробно говорим об этой теме. И всегда обращаем внимание на необходимость максимальной публичности в обсуждении этого проекта. Чего скрывать? Зачем скрывать? Это же наш Русский музей! Но опять закончилось заседание рабочей группы. Реконструкция уже началась. Так что после неё мы уже никогда Русский музей не увидим прежним. А никто ничего не говорит. Почему?

Мы, конечно же, не согласились с такой постановкой вопроса. Почему тайно? Почему в закрытом режиме? Почему не было последующих комментариев со стороны участников заседания? Ведь речь идёт о нашем Русском музее! Русский музей не принадлежит ни архитектору Даянову, ни Комитету по охране памятников. Русский музей — это национальное достояние и мы вправе знать, что и зачем делают с нашим русским музеем. Поэтому мы пригласили к нам в студию эксперта, который поможет приподнять этот полог тайны. Итак, у нас в эфире —
Александр Александрович Кононов, заместитель председателя Совета Санкт-Петербургского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры».

— Александр Александрович, первый вопрос. Почему такая секретность? Что скрывают-то?

Александр Кононов, заместитель председателя Совета Санкт-Петербургского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры: «Самая моя большая тревога заключается в том, что всё это происходит в обстановке отсутствия открытости, гласности. Конечно, такие вещи  должны быть неоднократно представлены, показаны всем интересующимся. А когда даже внутри музея сотрудники жалуются на то, что не знают всех подробностей проекта, больше 90 сотрудников подписали письмо руководству музея, обратились в прокуратуру, обратились в суд. Это, конечно, обстановка не нормальная. Не должно так происходить.

Второй момент. Есть спорные, мягко говоря, архитектурные решения по внешнему облику. Относительно северного фасада, который выходит в Михайловский сад, появляется новая пожарная лестница. Несмотря на то, что было сказано «постараемся максимально приблизить к оригинальной стилистике», конечно, это чужеродный элемент.

Неожиданный очень сюжет возник со ступенями, которые находятся со стороны южного фасада, в сторону Площади Искусств, где будет делаться подъёмник для инвалидов. Убираются ступени. И когда был поставлен вопрос — ну как же! Русский музей сказал, да что вы! Исторические ступени мы убрали в 2000-е годы при предыдущей реконструкции. Они говорят, что были в плохом состоянии, поэтому то, что там стоит — давно новодел, поэтому их не жалко.

Дальше у нас есть серьёзные болевые точки относительно внутренней зоны. Начнём с того, что одобрил Совет по сохранению культурного наследия. Этот внутренний дворик разрешили перекрыть на уровне кровли. С одной стороны как бы перекрытия нет. Сделана галерея обходная, оставлен вырезанный кусочек внутри, который по просьбе музея закрывается при необходимости выдвижным экраном для того, чтобы внизу можно было проводить различные мероприятия. Очень странная идея. Всё-таки мы видим, что это такая попытка обойти решение совета  о том, что перекрытия быть не должно. Идея была в том, чтобы всё-таки пусть будет лифт, но обеспечивается визуальное восприятие.

— Александр Александрович, я не большой специалист и не строитель, но мне кажется, что любая выдвижная конструкция потребует дополнительных механизмов, которые надо будет устанавливать на том же чердаке.

— Не очень понятно, зачем. Ну и, конечно, самый острый момент, который был в поле зрения рабочей группы, это пробиваемые проёмы (или непробиваемые, как утверждают проектировщики) в те залы, в которые мы исторически привыкли, воспринимаем. Зал Сильвестра Щедрина — туда делается проём дверной. Но проектировщики говорили о том, что они ни одну новую дырку в стене не делают. Они раскрывают только то, что когда-то существовало при Росси. Тоже не очень правильно. Я думаю, было бы возможно разместить пресс-релиз на сайте Комитета по охране памятников, и чертежи эти показать, чтобы ни у кого не было сомнений.

— Если бы вы принимали решение, вы бы согласились на реализацию этого проекта?

— Я к памятникам такого уровня всегда, считаю, семь раз отмерить…

— Не 7, а 77!

— Да. Нужно, чтобы реализация шла, когда ни у кого нет никаких сомнений и вопросов.