Двенадцатый международный театральный фестиваль «Александринский» стартовал на исторической сцене одноименного театра. Первой представили новую работу главного режиссера Александринки Николая Рощина «Сирано де Бержерак».
По пьесе, а точнее — совершенно новому подстрочному переводу пьесы Эдмона Ростана. Так, текст героической комедии в руках Рощина немало изменился. Убрали многие известные сцены, почти отказались от стихов главного героя-поэта, от историзма и анахронизмов. История сжалась, ужесточилась и как будто сама себя перенесла в наш сегодняшний день. Вячеслав Резаков поделится своими впечатлениями от премьеры.
Настолько гнусного фарса сцена Александринки не знала. Он продолжался бы значительно дольше, если бы не забравшийся на сцену носатый грубиян. «Сирано де Бержерак» в постановке Николая Рощина – история современника с убеждениями, принципами, идеалами не подберешь не ошельмованного слова. Короче, утверждающего иную подлинность, чем цинизм. Поэт со шпагой Сирано здесь человек театра, и вокруг театра разворачивается его война, как, впрочем, бывает и в действительности. Ту самую подлинность героя постановщик иллюстрирует безыскусностью настоящего театра.
Вылущенная порой до самого дна коробка сцены лишена какой-либо декоративности, персонажи в костюмах, если что нужно, носят с собой, а из их речи исчезли все красоты привычной поэзии.
Сюжет все тот же, но знаменитые сцены вывернуты так, чтобы зритель видел швы настоящего мастерства. Вместо диалога можно сыграть ремарку или убрать героев за занавес, оставив зал на актеров второго плана. Восемь минут, не говоря ни слова, они держат веселое внимание зала, неторопливо обряжая друг друга во все эти «мушкетерские портки». Наряд завершен, старой гвардии пришло время умереть. Честертон писал, что идеалисты обречены на поражение, но перед смертью они наносят злу незаживаемую рану.
Сирано — не исключение. Просто сначала умрет его знаменитая любовь. Роксана здесь с самого начала лишь делает вид, что не замечает чувств поэта. А причина — не в его уродстве. Бутафорская ринопластика слетает с его лица где-то в самом начале. Философ и поэт непримирим и непрактичен, он по жизни урод. Не разобравшись в себе, Роксана все глубже прячется в скорлупе нюрнбергской девы и наконец исчезает совсем, оставляя Сирано одного. Он умирает. Но это начало конца.
Изгнанные Сирано враги возвращаются. Еще полчаса по сцене триумфально кувыркается Пошлость, Бездарность, Лепнина и Ложь зажигает все лампочки сцены, дергает за все веревочки ее машинерии. В происходящем не то что бы угадываются, скорее мерцают темы и мотивы спектакля, давая наглядный пример, как разум и чувства заменяет духовность, вернее ее задачи. Даже в виде бурлеска это быстро надоедает. Задолго до того, как лирический дуэт отказавшихся предать родину влюбленных исчезнет в жерле мясорубки, вдруг становится жаль своих ощущений от того, настоящего, спектакля, перебитых кислой отрыжкой этого веселья. Видно за ними нужно вернуться – увидеть все еще раз, чтобы перед началом фарса демонстративно покинуть зал. И это даже не комплимент людям на сцене, а часть спектакля, который видевшие его должны сыграть для зрителей, пришедших впервые, как Сирано нанес незаживаемую рану.
