В то время, когда Василий Кандинский уже написал «Композицию V», а Казимир Малевич уже создал «Чёрный квадрат», Императорский фарфоровый завод выпускал такое: чайные сервизы с крупными цветами, большие вазы с берёзками и куполами, статуэтки «Народности России» Но носители новых идей, строители нового мира говорили на другом языке, а ярче всего «смычка» новой идеологии и искусства отразилась на белоснежной поверхности фарфора.
Анна Иванова, заведующая Отделом «Музей Императорского фарфорового завода» Государственного Эрмитажа:
Дело в том, что в заводских кладовых оставалось много «белья» — фарфора без росписи, который был отмечен марками, начиная с Николая Первого. Какие-то изделия были устаревших форм: и Александра Третьего, и Николая Второго. И вот авангардисты расписывали это бельё своими авангардными композициями…
Каждый переносил на поверхность фарфора своё: Сергей Чехонин, мастер шрифтов и графического дизайна, заполнял блюда и сервизы лозунгами; прекрасный портретист Натан Альтман писал лики вождей революции; Кузьма Петров-Водкин гнул свою «сферическую перспективу»; Василий Кандинский продолжал работать с абстракцией. В начале 20-х он сделал несколько эскизов для фарфорового завода. И вот эта пара – одна из «звёзд» экспозиции, выставляется впервые.
Михаил Пиотровский, генеральный директор Государственного Эрмитажа:
Линия Кандинского, все эти штучки отражают и Чехонинские разные… Черты идут от модерна, и здесь это хорошо видно. Здесь у нас праздник: эту чашку мы купили, когда уже шла выставка в Амстердаме, купили для коллекции, и она замечательно красивая.
Линия Кандинского, все эти штучки отражают и Чехонинские разные… Черты идут от модерна, и здесь это хорошо видно. Здесь у нас праздник: эту чашку мы купили, когда уже шла выставка в Амстердаме, купили для коллекции, и она замечательно красивая.
Михаил Дединкин, заместитель заведующего Отделом западноевропейского изобразительного искусства Государственного Эрмитажа:
Получилось то, что получилось. Это чайник, которым нельзя пользоваться, и чашка, очень неудобная в быту. Но тем не менее, они воплотили свои футуристические формы, чем они и интересны для нас.
Дарья Патрина, корреспондент:
В отличие от своего учителя, Казимира Малевича, Николай Суетин, проработавший на заводе более 30 лет, создавал формы, которые, как тогда писали, «приспособленные для использования в быту». То есть это – необычная, но удобная посуда. Но даже Суетин, любивший фарфоровое производство, всегда мечтал о том, чтобы супрематические конструкции достигли поистине впечатляющих размеров.
Рядом с посудой – текстильные эксперименты. Короткий период с середины 20-х до 1933 года, когда цветочки были официально признаны буржуазными, и на смену им пришли узоры в виде аббревиатур: СССР, ВКПб, МЮД или МОПР. Или с элементами шестерёнок, веялок и прочих деталей трактора – к теме индустриализации села. Эти узоры создавали выпускники ВХУТеина и ВХУТЕМаса – ученики преподававших там авангардистов.
Марина Блюмин, заведующая Сектором новых поступлений Государственного Эрмитажа:
Из этих тканей шили одежду, её носили. И вот здесь, в повседневной жизни, люди не готовы были быть орудием пропаганды. Им не нравилось, они возмущались. А носить было нечего, других тканей не было. И в декабре 1933 года было принято постановление и цветочные мотивы были реабилитированы.
Не прижился и авангардный дизайн одежды. Хотя модели рабочих и спортивных костюмов, предложенные в свое время Александром Родченко и Варварой Степановой, смотрятся актуально до сих пор. Но так уж получилось, что из всех вариантов новой художественной промышленности лучше всего прививка авангарда прижилась на фарфоре.
Анна Иванова, заведующая Отделом «Музей Императорского фарфорового завода» Государственного Эрмитажа:
Авангард появляется на переломе каких-то социальных изменений. В годы Хрущёвской оттепели, в 60-е годы, вновь появляются мотивы авангарда. На Фарфоровом заводе работают ученики Малевича: Анна Лепорская и Эдуард Креммер. И они создают новые формы и новые росписи. А в конце 20-го века – вновь стал востребован и очень остро проявился в работах Михаила Сорокина, Инны Олевской, Татьяны Афанасьевой.
Михаил Пиотровский, генеральный директор Государственного Эрмитажа:
Они быт меняли, они жизнь меняли. И они фарфор меняли, сделали его широким, бытовым. Ну, не совсем они, а в целом, советские принципы равенства. Он стал общедоступным, и они туда впихнули недоступное для народа авангардное искусство. Вся история русского искусства здесь описана лучше, чем в длинных галереях, где висят картины.
Идея – не просто сломать старый мир, а вырастить нового человека, пронизанного новыми социальными принципами. Этот высокий романтизм русского авангарда – здесь, в Малом Манеже. В каждой тарелочке и в каждой чашке – несбывшиеся надежды на новый миропорядок. Фарфоровая и текстильная история идеалистов, поверивших в революцию и обманувшихся.
