Плодовитого американского драматурга Дона Нигро российская публика только начинает узнавать. На его счету около четырех сотен пьес, а впервые в Петербурге одну из них поставили буквально пару месяцев назад — спектакль «Горгоны» в театре «На Васильевском». При том, что сам Нигро — фанат России.
Правда, на расстоянии. Никогда у нас не был, но в знак любви к русской литературе написал цикл произведений о наших писателях от Пушкина и Толстого до Цветаевой и Мандельштама. Пьесу о последнем на сцену перенес Роман Виктюк. И сегодня показал ее в Петербурге.
Павел Богданов,корреспондент: «Судьба Мандельштама — едва ли не самая драматическая в русской литературе советского периода. Не потому, что ему выпал жребий более ужасный, чем многим другим его собратьям. Отличается от других Мандельштам тем, что был он, пожалуй, из них всех самым независимым, самым нетерпимым. Нетерпимость была не просто свойством его души. Она была его священным принципом, его девизом». Вот так про Осипа Мандельштама писал в своей книге выдающийся литературовед Бенедикт Сарнов. И это не художественное преувеличение».
Ведь это именно Мандельштам в своих письмах называл Сталина «рябым чертом», а в ноябре 1933 года написал то самое «Мы живем, под собою не чуя страны…»
Это единственное стихотворение, которое звучит в спектакле Романа Виктюка. Но в нем весь Мандельштам-человек. Ведь только сочинив эти строки, он сразу прочитал их десятку человек. Борис Пастернак называл это «добровольным самоубийством».
Мандельштам в спектакле Романа Виктюка немного не от мира сего. Он движется так, словно ходит по облакам в этой случайной для него реальности. При этом он все прекрасно понимает, иначе не стал бы говорить жене: «Чего ты жалуешься, поэзию у нас уважают. За нее убивают».
Другой герой спектакля — Борис Пастернак — полная противоположность Мандельштаму. Он прям, ровен и бесшумен. Ни одного лишнего движения, ни одной лишней мысли.
Есть и еще одно действующее лицо — Сталин. Но ни карикатурный грузин с трубкой и акцентом. Скорее дьявол во плоти, который играет судьбой своих подданных. Ведь это он произнесет «изолировать, но сохранить», и Мандельштам вместо неминуемого расстрела получит ссылку, которая станет первым шагом к неминуемой гибели.
У Виктюка вообще получился не рассказ о трагической судьбе конкретно взятого поэта, а скорее о трагическом времени, которое съедало людей заживо не только физически, но и морально, лишая последних человеческих черт. О времени, которое не может, просто не должно повториться.