Достучаться до каждого сидящего в зрительном зале — задача, которую ставят перед собой создатели и участники «Социально-художественного театра». Болезненные и острые проблемы социума — вот что волнует их в первую очередь.

«Кафка. Письма к Милене» — премьера, в которой актеры вслед за режиссером Константином Соя задаются вопросом: можно ли сохранить великое чувство любви, оставаясь верным самому себе? Борьба души и тела. Возвышенного и земного. Вячеслав Резаков посмотрел этот интригующий спектакль.

«Любовь должна быть счастливой — это право любви. Любовь должна быть красивой — это мудрость любви. Где ты видел такую любовь?» Саша Черный был современником Франца Кафки. Наш поэт запомнился как сатирик, австрийский же писатель стал символом экзистенциального ужаса. Для двух абсолютно разных авторов общим было это — совершенно серьезное отношение к высшему проявлению человеческой привязанности. Наш поэт лишь выражался попроще. Что касается Кафки, за всю свою жизнь он, пожалуй, единственный раз достиг взаимопонимания с женщиной. В письмах Милене Есенской, чешской журналистке, переводчице его рассказов.

Эпистолярный по своей сути роман без начала, закончившийся ничем, состоящий из питавших его слов. Страницы, где любовь не лирический транс, а уточнение отчаяния. Иначе не скажешь. Против всех ожиданий в постановке место ужаса заняла не сатира, а ирония, гротеск. Главного героя гримировали в кабинете доктора Калигари. Как кукла он барахтается в набитых письмами матрасах, в окружении других страхолюдных, но в то же время обаятельных фигур.

Кафка не просто в стереотипах, он в ЗD-персонажах. Вот, скажем, стоит над душой ходульный. Как железный дровосек с лицом, забранным забралом ветхозаветный Бог — закон. Короче, фигура отца Кафки, персонаж, который вспоминают вторым, стоит произнести его имя.

Ну а первый… Правильно, Жук из рассказа «Превращение». Поблескивая стеклами противогаза корчится подсознание, страхи, стыд, желания плоти. При виде отца лезет под одеяло. Стоит тому уйти с вахты, Жук опять на палубе. Так, прислушиваясь к тараканам и отцам в голове, Кафка обращается к любимой женщине. Лепит ее из того, что было. Главным образом — остреньких штучек, одним своим видом колющих в глаз. И таков же лейтмотив писем: «Любовь, ты нож, которым я причиняю себе боль».

Шедевры исповедальной лирики! Вот только мучительные размышления о недостижимом адресовывались вполне земной женщине, к тому же замужней. Суфражистке, которая сразу пояснила, что хочет детей. И дважды заставила писателя практически силой своей воли стать ближе физически. Легко обобщить, что их союз был обречен изначально.

Сам Кафка потом писал, что разбился о самого себя. Одинокий, но с любимой женщиной где-то там, далеко на горизонте, он был по-своему счастлив. Боялся потерять любовь, но вскоре стал еще больше боятся потерять свой страх, не без основания считая несчастье причиной своего таланта. Выбор был сделан. И в театре правы, тут сразу и не решишь, какую из масок нахлабучить: трагедии или сатиры. Простоты ради можно опять обобщить историю грустного австрийского гения словами его «веселого» современника: «К ногам прекрасной любви кладу этот жалкий венок из полыни, которая сорвана мной в её опустелых садах».