«В будущее возьмут не всех» — так в 1983 году художник Илья Кабаков озаглавил своё эссе для журнала неофициального русского искусства. Начал его со школьного воспоминания о том, как в летний лагерь брали не всех, а только тех, кто заслужил. И вот так всегда по жизни — кто-то кого-то куда-то отбирает. А кто-то остаётся за бортом. Этот текст стал для Кабакова программным, заглавие превратилось в афоризм. Неслучайно так же назвали и масштабную ретроспективу работ Ильи Кабакова и его жены-соратницы Эмилии, которая открылась в Главном штабе Государственного Эрмитажа. На ней побывал Вячеслав Резаков.
Ретроспектива — всегда тяжелое событие в жизни художника. Печаль от подведения собственных итогов, мрачные наблюдения за попытками других сделать это — в творчестве Ильи Кабакова с унылым однообразием находят мифологизацию советской действительности. Что ж, один из столпов московского концептуализма, он сам когда-то определил кредо, сравнив окружавший мир с жестяной банкой, гудящей и трясущейся как ракета. Вот только ее обитатели, проковыряв в ней дырки, видят, что она никуда не летит. И сквозь дырки им, в общем-то, не на что смотреть, иначе чем на свой собственный внутренний мир. Образ во многом определил тот самый жанр тотальной инсталляции, который принес известность художнику.
Центральные объекты выставки — так или иначе, описания «ржавой банки» советского государства, блеска ее вечного будущего и нищеты конкретного настоящего. Но обнаруживая в ней прорехи, художник наблюдает в телескоп другие Вселенные, которые при детальном рассмотрении комментируют вечные оппозиции существования. Это необязательно личность и общество. Свобода и насилие. Дух и быт. Если, опять-таки, пытаться предельно обобщать, видно, что художника привлекает сам гротеск — противостояние идеально высокого и вульгарно низкого в человеческой жизни. Что само по себе выходит за рамки тотальной инсталляции. «Хотя и мог, как сиракузский мистик, глядеть на мир из глубины ведра», Кабаков в XXI веке делает своим основным жанром самостоятельные картины, ищет новые болезненные для себя темы.
Герой самой первой тотальной инсталляции Кабакова прямо из комнаты улетел в космос. Опустевшая банка служит напоминанием о рухнувшей системе. Художник волей-неволей забрал в будущее скудный мир советского человека, против убожества которого когда-то восставал, а не возвышенный мир идеалов юности. Где они? Где он? В будущее возьмут не всех. На перроне груда абстракций, напоминающих ранние работы, а поезд ушел, неумолимый как течение времени, заключив художника в новую банку — собственного искусства. Другие работы неминуемо окажутся на рельсах по всему пути следования. По разным причинам противостоять которым бессилен современный «чужой, как мельник пушкинский, художник».
