Вера Матюх, Борис Ермолаев, Александр Ведерников – имена замечательных петербургских-ленинградских художников, которые, тем не менее, широкая аудитория слышит нечасто.
А ведь эти имена в мае 61-го мелькали на страницах британских газет. Вместе с новостями о полете Гагарина и грядущей встрече Кеннеди и Хрущева. Тогда в Лондон впервые за долгое время привезли современное искусство Советского Союза — представляла его именно ленинградская литография.
Сегодня работы этих художников можно увидеть в Библиотеке книжной графики, где открылась выставка из частного собрания Анны и Леонида Франц.
Бочка на голове, словно мысли, мечутся птицы. Дубовая тара гнет спину, но прически не мнет, а колорит делает сюжет каким-то средиземноморским? Задним умом не понять, почему эту с бочками картину Александра Агабекова выбрали визиткой выставки.
Четыре с лишним десятка работ разной манеры и темперамента авторов объединяет лишь принадлежность к одной коллекции и месту создания – Экспериментальной мастерской литографии в Ленинграде. Место творчества как явление. Любопытное тем, что появилось на свет с врожденным пороком, не только для советского, искусства вообще. Литографии изначально создавались лишь для того, чтобы быть проданными и украшать за небольшие деньги нехитрые интерьеры. Прошли года и время втолкнуло их в залив культурного наследия.
Можно понаблюдать, что полагало нарядным хмурое сознание ленинградцев. Здесь даже в обычном пейзаже с гусями маячит фигура человека, возвышенного трудом над природой и машинерией. Город-порт, где гораздо чаще кораблей рисуют поезда, ставящие путешествие на жесткие рельсы не подвластность стихии, а влечение рока. С тем же выражением смотрит на зрителя даже вечная женственность. Также застигнутая в рабочий момент.
Не делает попыток , да в общем-то и не способна сама, разглядеть волнующие изгибы в технически крохотном зеркале заднего вида. Даже натюрморт здесь можно мазать сажей, он не теряет похвальной аппетитности. И потирая ручки светится завтрашней радостью красный графин, обещанием праздника — бандура, непонятным образом затесавшаяся в интерьер
Конечно, можно взглянуть глубже. Подмечая, например, как с годами ослабевают требования к трафаретной точности, как смещается сам фокус работ. От 30-х, где Владимир Тамби превращает в драму выступление военных машин, до 80-х, где у Семена Белого и люди и машины – все шутки ради, все просто так. Впрочем, для подобных мыслей требуется пояснения искусствоведа, в чем здесь формальный поиск выразительных средств, а где – фига в кармане, адресованная власти.
Без них, словно стопка открыток, из барахла, доставшегося от знакомого лишь по наслышке родственника. На пожелтевшей бумаге в буквальном смысле картинки. Ниоткуда с любовью надцатого мартобря. Искать смысл на обороте? Так там нет ни слова, адресованных тебе. А настоящий адресат давно выбыл.
