мария новикова-охонская,корреспондент:
Про Эдуарда Асадова нельзя сказать, что он мечтал стал поэтом. Он им  родился — с раннего детства умел подмечать красоту в мире вокруг, в восемь лет начал писать стихи, после школы собирался поступать в литературный институт, оттачивать мастерство. Но получив аттестат зрелости, отправился не приёмную комиссию, а в военкомат. Началась Великая Отечественная война. 

Эдуард Асадов воевал на фронтах от Москвы до Северного Кавказа, прошёл путь от наводчика Катюши до комбата гвардейских миномётов. В 44 в боях под Севастополем, он под обстрелом вёл наполненный боеприпасами грузовик к соседнему огневому рубежу, в дороге получил тяжёлое осколочное ранение в голову, чудом довёл машину до своих и потерял сознание. Спустя несколько суток пришёл в себя в госпитале, ослепший навсегда.

мария новикова-охонская,корреспондент:
Найти силы жить дальше помогли стихи: те, что были написаны им ранее, и те, которых от него ждали поклонники. На больничной койке поэт узнал, что популярен, что его жизнеутверждающие строки тысячи раз были переписаны сослуживцами и отправлены любимым в разные уголки страны. Что его светлая лирика — глоток надежды для уставших от войны людей. 

В 46-м сбылась отложенная мечта о литературном институте, а позже — и о больших тиражах и полных залах благодарных читателей на концертах-встречах, с которыми, несмотря на инвалидность, Асадов ездил по всему союзу. Всюду его встречали как родного, но с особым трепетом случали со сцены его стихи в тех городах, которые поэт защищал и освобождал во время войны.

Не ленинградец я по рожденью. 
И всё же я вправе сказать вполне, 
Что я — ленинградец по дымным сраженьям, 
По первым окопным стихотвореньям, 
По холоду, голоду, по лишеньям, 
Короче: по юности, по войне! 

В Синявинских топях, в боях подо Мгою, 
Где снег был то в пепле, то в бурой крови, 
Мы с городом жили одной судьбою, 
Словно как родственники, свои. 

Было нам всяко: и горько, и сложно. 
Мы знали, можно, на кочках скользя, 
Сгинуть в болоте, замёрзнуть можно, 
Свалиться под пулей, отчаяться можно, 
Можно и то, и другое можно, 
И лишь Ленинграда отдать нельзя! 

И я его спас, навсегда, навечно: 
Невка, Васильевский, Зимний дворец… 
Впрочем, не я, не один, конечно.- 
Его заслонил миллион сердец! 

И если бы чудом вдруг разделить 
На всех бойцов и на всех командиров 
Дома и проулки, то, может быть, 
Выйдет, что я сумел защитить 
Дом. Пусть не дом, пусть одну квартиру. 

Товарищ мой, друг ленинградский мой, 
Как знать, но, быть может, твоя квартира 
Как раз вот и есть та, спасённая мной 
От смерти для самого мирного мира! 

А значит, я и зимой и летом 
В проулке твоём, что шумит листвой, 
На улице каждой, в городе этом 
Не гость, не турист, а навеки свой. 

И, всякий раз сюда приезжая, 
Шагнув в толкотню, в городскую зарю, 
Я, сердца взволнованный стук унимая, 
С горячей нежностью говорю: 

— Здравствуй, по-вешнему строг и молод, 
Крылья раскинувший над Невой, 
Город-красавец, город-герой, 
Неповторимый город! 

Здравствуйте, врезанные в рассвет 
Проспекты, дворцы и мосты висячие, 
Здравствуй, память далёких лет, 
Здравствуй, юность моя горячая! 

Здравствуйте, в парках ночных соловьи 
И всё, с чем так радостно мне встречаться. 
Здравствуйте, дорогие мои, 
На всю мою жизнь дорогие мои, 
Милые ленинградцы!