О постановке рассказал художественный руководитель театра Евгений Марчелли.
Зигмунд Фрейд бы подпрыгнул от радости, увидев такой Эрос и Танатос! А прислушавшись к словам, ввернул бы классическое: дескать, когда путник в темноте начинает напевать, это не помогает лучше видеть, но прибавляет бодрости.
Героям спектакля Евгения Марчелли некогда бояться Вирджинии Вульф. Изменив название, режиссер ярославского Театра имени Волкова удалил из пьесы и все детали, уводящие от главного – драмы совместного существования мужчины и женщины.
Семья мечталась прочной, как домик третьего поросенка, а оказалась убогой хижиной. Марта и Джордж подбадривают себя как и чем могут.
Евгений Марчелли, художественный руководитель Театра им. Ф. Волкова (Ярославль): «Они так дико, яростно бьются за то, чтобы себе доказать, что это все не бессмысленно, что у людей нет смерти, нет одиночества. Но чем больше они убегают, тем быстрее они к этому прибегают. Такой странный парадокс: чем больше начинаешь биться за жизнь, тем она быстрее начинает исчезать».
Вся совместная жизнь проносится за один вечер. Почти буквально ее преподносят другой специально приглашенной молодой паре. По ходу гостей развлекают отрепетированными номерами самодеятельности. Секс на бегу, сальные анекдоты. Переходы от «убью тебя, тварь!» до «поцелуй меня, дурачок!» По 5-6 оборотов в минуту!
На таких оборотах центрифуга давно разделила их существование на чистые фракции скотства: джаз, бокс и секс. Страх, выпивка и драки – с этим все понятно. А музыка отвечает за сопливые состояния души. От этих розовых соплей избавляют и юных гостей. И, наконец, облачаются в последний траурный костюм, чтобы рассказать о смерти сына.
Евгений Марчелли, художественный руководитель Театра им. Ф. Волкова (Ярославль): «Мне немножко сложно четко объяснить, где иллюзия, а где реальность. Они настолько заиграны определенных играх, что уже сами не понимают, где иллюзия, а где реальность. И даже история про выдуманного сына для меня не вполне выдуманная. Есть варианты. Может быть, был. Может быть, разбился. Может быть, умер. Может быть, не случилось.
Для меня это история не понятная: они это все придумали, или часть из этого была, и дальше они довернули ее до невозможного состояния? Это игра на грани фола. Очень жесткого и обожженного такого, когда уже сам не понимаешь: это фантазия или это реальность, доведенная до абсурда?»
Полумифический сын – последнее, что благословляло брак, придавало ему смысл. Дети – сама идея семьи, того, ради чего двое лепятся друг к другу, делает ее чем-то большим, чем отношения с проверенным партнером. Преданность, рыцарство, долг, любовь отправлены в архив надуманных предрассудков.
Психологи, социологи, гинекологи сорвали с алтаря Гименея все святые покровы, обнажив последнюю подлинность – тело. И все! Обнаженный ужас жизни, с которой мы тоже не способны ни на что, кроме как какое-то время иметь. Отпустив сына в невозвратный эфир, двое и сами готовятся отойти ко сну. Даже туда, ложась как циркуль в готовальню, Марта все же цепляется за руку мужа. Зигмунд Фрейд бы рыдал от сочувствия.
