ВАЛЕРИЙ ЕФРЕМОВ, доктор филологических наук:
Это место имеет особое значение для нашего города. На протяжении многих десятилетий его имя — главный атрибут памяти о блокаде Ленинграда. Здесь проходят торжественные церемонии возложения венков и цветов к монументу Матери-Родины.
Здравствуйте! Я — Валерий Ефремов, и это программа «Петербургский текст», в которой мы читаем город как текст и тексты о городе. Сегодня мы на территории Пискарёвского мемориального комплекса — по словам Ольги Берггольц, «на печально-торжественном поле».

АННА ЗАГРЕБНЕВА, начальник отдела просветительской и экскурсионной деятельности Пискарёвского мемориального кладбища:
Прежде, по официальной версии, это были земли купца Пискарёва. Его именем было названо это место. В советское время здесь было всё национализировано, и здесь уже в 1939-40-е годы здесь были похоронены участники Советско-финской войны — около 500 подхоронений.
Это было самое удалённое место от фронта непосредственно к началу Великой Отечественной войны. Никто не думал, что массовость будет настолько велика. Мы читаем уже в воспоминаниях и в документах, что 2 тысячи человек погибали в день в декабре, в каких-то мы читаем к 10 тысячам. Ольга Фёдоровна Берггольц пишет в дневнике в 20-х числах декабря: «сегодня по радио передали, что погибло более 6 тысяч человек в один день». К тому моменту, когда закончилась блокада, здесь был полный хаос. Здесь было огромное количество курганов, частных могил, воинских захоронений. Понятно, что хоронили как могли. Конечно же, не шло речи о том, чтобы сделать это красиво.
Было принято решение сделать Пискарёвское мемориальное кладбище. Было несколько проектов. Например, монумент Матери-Родины мог быть совсем другим. Та мог стоять обелиск, могла бы быть пожилая женщина, и стоять она могла бы посредине центральной аллеи. То есть, тут совсем всё могло быть по-другому. Но вот то, что мы сейчас видим, это как раз произведение Евгения Адольфовича Левинсона и Васильева.
Я понимаю, что им захотелось после всей этой боли, которую они пережили, всех разрушений, хаоса, смерти, темноты, им захотелось создать рай на земле. Чтобы это было совмещение природы, обязательно музыки, скульптуры, архитектуры и, конечно же, текстов. Текстов здесь очень мало, они скупые, но, тем не менее, они несут большую информацию. Сейчас мы пойдём мимо захоронения морякам крейсера «Киров». Это крейсер был разбомблён в 1942 году. Изображена дата захоронения, дальше у нас идёт символ стойкости — дубовый лист. Если мы видим пятиконечную звезду — это воинские захоронения, если мы видим серп и молот — это захоронения мирных жителей. А цифры сбоку — это номер братской могилы, к ней привязаны те небольшие списки, которые удалось сохранить.

ВАЛЕРИЙ ЕФРЕМОВ, доктор филологических наук:
То, что поражает в Пискарёвском кладбище — это архитектурный минимализм. Понятно, что так выглядят военные кладбища во всём мире, но это не военное кладбище. Нет ни ворот, ни калитки, в которую мы входим. Мы входим вот так торжественно через эту древнегреческую архитектуру…

АННА ЗАГРЕБНЕВА, начальник отдела просветительской и экскурсионной деятельности Пискарёвского мемориального кладбища:
До сих пор все удивляются, что это единственное место на планете, где вход возможен круглосуточно. Те, кто создавали этот мемориал, они везде пишут в документах, что «мы очень хотим, чтобы любой житель планеты, осознавая подвиг ленинградцев, мог прийти и возложить почести, принести своё сердце и свою благодарность. Поэтому изначально забора не было. Изначально были вот эти пропилеи и Вечный огонь — тот самый огонь, который не гаснет здесь с момента открытия 9 мая 1960 года.
У монумента Матери-Родины мы видим такую площадь, где может выстраиваться до тысячи человек. Плюс ещё эта аллея — 480 метров от Вечного огня до Матери-Родины. И тогда цифры были 480 тысяч. То есть один метр — за тысячу. Когда ты идёшь по центральной аллее и делаешь каждый шаг за тысячу человек.

ВАЛЕРИЙ ЕФРЕМОВ, доктор филологических наук:
Невероятные размеры как будто опустевшего и опустошенного пространства — это своего рода метафора безмерности и безграничности горя. Минималистичные архитектурные решения усиливают акцент на его доминанте — гранитной стене и образе Матери-Родины.

ВЕРА РЫТИКОВА, главный хранитель Государственного музея городской скульптуры:
В собрании нашего музея находится несколько эскизов 1948 года — то есть самые первые замыслы, созданные скульптором. Все эти работы поступили из мастерской Исаевой. После смерти их передала сестра скульптора. Вера Васильевна Исаева — талантливый скульптор, страстный художник. Когда началась война, она была в Москве. Позднее она писала «Кольцо блокады стягивалось. Я рвалась в Ленинград. Я должна была быть в Ленинграде». С одним из последних эшелонов она приехала в Ленинград, и тут же включилась в работу бригады Томского по созданию скульптурных агитационных рельефов, которые должны были быть установлены в разных районах города. Во время работы над этими рельефами Вера Исаева создала две карикатуры — «Гитлер на осле» и «Вандал XX века». Вера Васильевна Исаева все годы блокады жила в Ленинграде, она очень много работала. В 1948 году был утверждён новый проект ансамбля на Пискарёвском кладбище архитекторов Васильева и Левинсона. И центральное место в этом ансамбле заняла фигура Мать-Родина. С 1948 года началась напряжённая работа на образом скульптуры. Первые замыслы — это женская фигура с круглым венком, который возлагает Мать-Родина на могилы своих погибших сынов и дочерей. Мы видим ещё другой эскиз — вы видите, как он отличается.

ВАЛЕРИЙ ЕФРЕМОВ, доктор филологических наук:
И вот это, наверное, самый интересный вариант. Это Мать- Родина в образе партизанки…

ВЕРА РЫТИКОВА, главный хранитель Государственного музея городской скульптуры:
Смотрите, какая она собранная, волевая. Это волевое начало, которое Исаева очень ценила в людях. Здесь это выражено максимальной полнотой.
Был эскиз с гирляндой в руках. И вот именно этот вариант был утверждён. Она очень много работала с натуры. Она лепила портреты даже. В 1953 году Исаеву привлекла вот эта модель с опущенными веками. Какой здесь тип лица, действительно трагический пафос в этом образе. Но Исаева понимала, что лицо Матери-Родины не должны иметь конкретного прообраза. Никто никогда не должен сказать, что это лицо конкретного человека.
Это последняя метровая модель, выполненная Верой Васильевной уже в сотрудничестве с Робертом Карловичем Тауритом. Образ очень далёк от окончательно, конечно, варианта. Особенно обращает на себя внимание красивое славянское лицо — несомненно, был какой-то конкретный прототип. Мы видим гирлянду из роз, в окончательном варианте это гирлянда из дубовых листьев — символ мужества и стойкости. Работали Исаева и Таурит очень напряжённо, можно сказать, день и ночь. И наконец, двухметровая модель была утверждена. Это было примерно в 1956 году. Но авторы чувствовали, что немножко не доработали, они почувствовали, как должно быть. В результате такой напряжённой работы авторы вдруг понимают, как должно быть. Несмотря на то, что времени оставалось очень мало, уже некогда было лепить модель, они стали сразу лепить шестиметровую статую. Это очень трудно! Но работая день и ночь, они смогли окончить статую в срок. В 1957 году нужно было закончить, чтобы отдать фигуру для отлива, и получили тот вариант, который мы сейчас видим. Мне кажется, они достигли совершенства в создании именно этого образа.

ВАЛЕРИЙ ЕФРЕМОВ, доктор филологических наук:
В современной России нет ни одного человека, который бы не знал максиму «Никто не забыт, ничто не забыто». Она родилась в 1959 году в стихотворении, которое было специально написано к открытию Пискарёвского мемориального кладбища. Эта строчка, стремительно ставшая крылатой, заканчивает верлибр — свободный стих, выбитый на мемориальной гранитной стеле Пискарёвского кладбища.
Эпитафия принадлежит перу прожившей всю войну в осаждённом Ленинграде поэтессе Ольге Берггольц, которая сама стала символом блокадного города и стойкости его жителей.

НАТАЛЬЯ ПРОЗОРОВА, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник ИРЛИ РАН (Пушкинский дом):
Когда Ольга Фёдоровна Берггольц получила предложение написать текст Пискарёвскому мемориалу, она смутилась и даже, по её словам, испугалась. Тогда архитектор евгений Абрамович Левинсон предложил поехать на Пискарёвское кладбище. Стояла поздняя осень. Они приехали. Конечно, мемориал ещё не был оформлен. Но стена уже стояла. Самое главное — стоял памятник Матери-Родины. И вот Ольга Фёдоровна увидела этот памятник и, конечно, сразу соотнесла со своей поэмой «Февральский дневник», написанной ещё в 1942 году. Там есть такие строки: «над нами встанет бронзовая слава, держа венок в обугленных руках». Мне кажется, что она тогда успокоилась, уловила ту простую интонацию, которая нужна была для эпитафии. И слова пришли. Этот текст сразу преодолел границы города. Он вошёл в национальное сознание соотечественников. По сути, он стал прецедентным текстом русской литературы. Это текст, который известен не какой-то отдельной живущей личности. Это текст, который знают практически все. Конечно, Берггольц держала в памяти прежде всего слова, выбитые на камнях Марсова поля, сочинённые Луначарским. И в той же традиции на пропилеях выбиты строки Михаила Дудина. Это прозаический текст, но в то же время он поэтически интонирован.
С блокадных времён тексты на стенах воспринимались как средства коммуникации. Берггольц была очень чутка к этим текстам, она их запоминала.
У нее в одном очерке есть такая строчка: «Кирпичная стена на Международном проспекте кричит почти гекзаметром «Не оставляйте детей возле горящих коптилок!». Собственно говоря, эта надпись она ту же функцию коммуникативную несёт. Берггольц обращается к потомку, предлагает ему слушать камень. «Но знай, внимающий этим камням: никто не забыт и ничто не забыто». Надпись на стеле Пискарёвского кладбища не авторизована. Подписи автора нет. И это тоже была принципиальная установка Берггольц. Она не хотела, чтобы автор как отдельный человек говорил с потомком. Она хотела, чтобы камень, как хранитель памяти, говорил с потомком.
Ольга Фёдоровна Берггольц похоронена на Литераторских мостках. Но вспоминаются всё равно слова Глеба Горбовского, который написал стихотворение после смерти Берггольц. В нём есть такие строки: «Прощай, поэт! С неженской силой твой голос пел на хо́рах дней». И дальше: «Прощай… На гробе снег шуршит… И хоть длинна командировка, Берггольц лежит на Пискарёвке –там, где душа её лежит».

Так пусть же пред жизнью бессмертною вашей
На этом печально-торжественном поле
Вечно склоняет знамёна народ благодарный,
Родина-Мать и Город-герой Ленинград

ВАЛЕРИЙ ЕФРЕМОВ, доктор филологических наук:
Итак, чтение Пискарёвского мемориала — это дань памяти ленинградцам и великому городу, пережившему одну из величайших гуманитарных катастроф XX века, сумевшему выстоять и победить.