Главная театральная премьера недели — «Нана» по роману Эмиля Золя в постановке Андрия Жолдака на Новой сцене Александринского театра.

Применительно к имени режиссера слова «нетрадиционная постановка классики» звучат тавтологией. Я вообще с трудом в таких случаях подбираю слова — зачитаю чужие эпитеты — «мастер провокаций, веселого трэша и гипнагогии». Гипнагогия — это когда еще не проснулся, состояние между сном и явью.

Все это есть в спектакле по произведению, в котором ничего этого нет. Знаете, в «Кентерберийских рассказах» есть история о рыцаре, который был обречен болтаться по свету, пока не найдет ответ на вопрос: «Чего хотят женщины?». Первое, что приходит ну ум — любви, красоты, счастья. Конечно – не того. В конце концов одна ведьма шепнула ему на ушко «Власти над мужчинами».

В известном смысле книга Золя — мысленный эксперимент. А как это сделать? Из компетентных источников мы знаем, что в раба мужчину превращает красота. Это правда. Мне показалось, что власть и красота — два главных героя спектакля, которые, впрочем, на сцене не появляются.

«Я хочу сыграть главную роль порядочной женщины! У Валерия Фокина!»

У Андрия Жолдака «Нана» должна играть совсем другое. Но тот, кто рассчитывает на энциклопедию похабства, рискует с нарастающим чувством досады не обнаружить ничего такого в истории французской проститутки. Нет, конечно, режиссер дает отмашки, и чуть не каждые -дцать минут Нана хватает очередного своего кавалера – ключ поверни и полетели. Или обращает в зал, задрав подол, спасибо, что не монологи вагины — в трусиках, таких, что просто ах! Всё это шутки ради, как и то, что поверх всех смачных образов женской деградации — невинное личико с детским голоском:

«Низя-низя, сегодня секса не будет!»  

Непостижимым образом центральная фигура лишена какой бы то ни было сексуальной притягательности. Видимо так — вычитанием — рисуется загадка: что же тогда делало героиню непреодолимо желанной для мужчин?

А зачем? На сцене — уже само совершенство. Неясно, как, но заполучившая власть над мужчинами. Мечта «Девчат», помните «иду, красивая, а мужики падают и сами собой в штабеля укладываются». Абсолютная власть и, если смотреть на это, как на историю тирана, многое тут же встает на знакомые рельсы — и унижения невинных, и приближенье недостойных, и пресыщение, и страх перед муками ада.

Стрелы втыкаются в тело недавнего кумира. Почти чеховская «Драмы на охоте». Такой же в общем, ласковый и нежный зверь обладал всем для счастья, кроме понимания того, что же нужно. Слова «любовь», «привязанность» Нана произносит самым бесцветным голосом. Вновь и вновь залезая в штаны, надеясь нащупать в карманах что-то лучшее, чем деньги.

«Я клянусь тебе, как ты просишь, в вечной любви, а ты мне за это будешь денежку платить».

Почему мужчины не то чтобы любят, отдают себя во власть женщин, совершенно непотребных — глупых, грубых, грязных, злых. Звериная тяга, для которой не подберешь цензурных и непошлых слов. Такую власть называют красота, вот почему ее обожествляют люди.

Испустив дух, Нана исчезает со сцены, а сам призрак вечной женственности сгущается над сценой. Там с нарастающим торжеством и смаком декламируют, как тело девки площадной превращается в падаль.

На сцене не на что смотреть, и бодлеровский посыл залу, дескать: «и вас красавицы, и вас коснется тленье». Поэтически говоря, красота не имеет отношения к телу, это то, что всегда уносят с собой, этот игрушечный «сексэпил» можно, например, вдохнуть, сохранив в себе частичку лжи и тайны. Как там заканчивал Бодлер: «но вы им скажете, что хоть оно истлело — земной ваш образ я сберег…».