Ваш браузер не поддерживает элементы с видео.
Блокада – незаживающая рана. Сколько бы лет не отделяло нас от нее, сегодня блокаду вспоминают ленинградские дети. Их взросление было слишком стремительным и драматичным и через всю свою жизнь они пронесли ранящие, проникновенные истории своего блокадного детства. Удивительно, насколько точны эти рассказы, детальны!
Увиденное и пережитое ими сегодня возвращается к нам беспощадной правдой тяжелых воспоминаний. Это нужно слышать. Об этом нужно говорить и об этом нужно помнить всегда.
«Я помню, как были сняты кони Клодта с Аничкова моста, как был закрыт витраж Елисеевского магазина. 8 сентября кольцо замкнулось, и началась блокада Ленинграда. У нас в доме кафе «Ленинград» называлось. Мама в сентябре где-то привела, чтобы покушать. Дали кашу чечевичную, заказали там, и маленькую сосиску. Я еще не отдавала отчета. Я эту кашу чечевичную не съела. Потом она мне снилась каждый день, и я себя ругала, почему я не скушала эту кашу», – вспоминает житель блокадного Ленинграда Майя Кадышева.
«Мы жили между 7-й и 8-й линиями. Потом, когда водопровод замерз уже, моя задача была сходить на Неву с бидончиком таким. Почти по колено в снегу, иду прямо по Малому проспекту до Невы, ступаешь по Неве по ступенечкам к проруби. Задача – набрать воду, и, главное, – не разлить», – рассказывает житель блокадного Ленинграда Сергей Фогин.
«Вот этот кусочек хлебца я ждала целый день. Я сидела за большим столом, смотрела на часы, я знала время, когда придет мама. И ждала этот желанный кусочек «хеба, хеба, хеба», – делится тяжелыми воспоминаниями житель блокадного Ленинграда Марина Карпычева.
«Мама рассказывала, что она работала на заводе «Металлист» на Обводном канале. Они делали снаряды и прибежали и сказали, что на Лифляндской в садик попала бомба. Они все побежали. Живыми остались только я – Нина, и вторая Нина – Фоменкова. Остальные детки были убиты или сильно ранены», – это уже воспоминания жителя блокадного Ленинграда Нины Масловой.
«По Дороге Жизни нас вывозили, мы еще успели на последних кораблях. И вот я помню, почему-то осталось в памяти, мы все лежим, там круглые окошечки, и в окошечки смотрели, рыбы огромные плывут. Но рыбы, оказывается, были неживые, а от бомбежек – Ладогу-то громили», – говорит житель блокадного Ленинграда Галина Цветкова.
«Когда сказали эвакуироваться, такие слова я тогда не знала, а что надо спасать детей и только понимала, что мама плачет: кого брать, кого не брать. Две руки, а нас – четверо, и вот эти слезы мамины. Она нас так смотрит, меня прижала. Она что сделала? Она оторвала от подола ленту, тряпку, старшую сестру привязала к себе, другую сестру. Венеру, другую сестру, которая меня постарше, а меня вот так завязала. И вот все, держала. А почему, ей задавала вопрос, вот сейчас вспоминаю, что если погибнем, то погибнем все», – рассказывает житель блокадного Ленинграда Дина Малофеева.
«Радио работало бесперебойно. Ольга Берггольц читала стихи, а диктор Петрова Мария Григорьевна читала детские сказки. Сказки Пушкина, Андерсона, и мы сидели перед черным репродуктором, тарелкой и, уткнувшись, мы забывали все: про голод, про холод, так интересно было. Когда объявили о том, что снята полностью блокада, когда салют будет греметь, люди высыпали на Невский», – от переживаний голос Майи Кадышевой дрожит.
«Это был самый лучший праздник. Все целовались на улице, выходили, плакали, друг друга обнимали», – говорит Нина Маслова.
«Мы все салют видели на площади Восстания. Мы все выходили, и уже тогда красноармейцы приходили, они нас сажали на свои плечи и радостно кричали: «Ура!», – вспоминает Марина Карпычева.
«Красивый такой, громкий, вздрогнешь и вдруг рассыпается. Это было потрясающе», – завершает блокадные воспоминания Майя Кадышева.